Неточные совпадения
Старый князь иногда ты, иногда вы говорил Левину. Он обнял Левина и, говоря
с ним, не
замечал Вронского, который встал и спокойно дожидался, когда князь
обратится к нему.
Еще в то время, как он подходил к Анне Аркадьевне сзади, он
заметил с радостью, что она чувствовала его приближение и оглянулась было и, узнав его, опять
обратилась к мужу.
И она стала говорить
с Кити. Как ни неловко было Левину уйти теперь, ему всё-таки легче было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня,
заметив, что он молчит,
обратилась к нему.
— Где вы
поместите княгиню? — сказал Вронский по-французски,
обращаясь к Анне, и, не дождавшись ответа, еще раз поздоровался
с Дарьей Александровной и теперь поцеловал ее руку. — Я думаю, в большой балконной?
Тентетникову показалось, что
с самого дня приезда их генерал стал к нему как-то холоднее, почти не
замечал его и
обращался как
с лицом бессловесным или
с чиновником, употребляемым для переписки, самым мелким.
— Извините, что я, может быть, прерываю, но дело довольно важное-с, —
заметил Петр Петрович, как-то вообще и не
обращаясь ни к кому в особенности, — я даже и рад при публике.
Считая почему-то, что за всех неявившихся должна быть в ответе Амалия Ивановна, она вдруг стала
обращаться с ней до крайности небрежно, что та немедленно
заметила и до крайности была этим пикирована.
— Петр Петрович! — закричала она, — защитите хоть вы! Внушите этой глупой твари, что не
смеет она так
обращаться с благородной дамой в несчастии, что на это есть суд… я к самому генерал-губернатору… Она ответит… Помня хлеб-соль моего отца, защитите сирот.
— Надоели они мне очень вчера, —
обратился вдруг Раскольников к Порфирию
с нахально-вызывающею усмешкой, — я и убежал от них квартиру нанять, чтоб они меня не сыскали, и денег кучу
с собой захватил. Вон господин
Заметов видел деньги-то. А что, господин
Заметов, умен я был вчера али в бреду, разрешите-ка спор!
— А знаешь что? — вдруг
обратился он к Разумихину
с плутоватою улыбкой, — я, брат, сегодня
заметил, что ты
с утра в каком-то необыкновенном волнении состоишь? Правда?
Напротив,
с Катей Аркадий был как дома; он
обращался с ней снисходительно, не мешал ей высказывать впечатления, возбужденные в ней музыкой, чтением повестей, стихов и прочими пустяками, сам не
замечая или не сознавая, что эти пустяки и его занимали.
С Елизаветой Спивак Кутузов разговаривал редко и мало, но
обращался к ней в дружеском тоне, на «ты», а иногда ласково называл ее — тетя Лиза, хотя она была старше его, вероятно, только года на два — на три. Нехаеву он не
замечал, но внимательно и всегда издали прислушивался к ее спорам
с Дмитрием, неутомимо дразнившим странную девицу.
— Как он
смеет так говорить про моего барина? — возразил горячо Захар, указывая на кучера. — Да знает ли он, кто мой барин-то? —
с благоговением спросил он. — Да тебе, — говорил он,
обращаясь к кучеру, — и во сне не увидать такого барина: добрый, умница, красавец! А твой-то точно некормленая кляча! Срам посмотреть, как выезжаете со двора на бурой кобыле: точно нищие! Едите-то редьку
с квасом. Вон на тебе армячишка, дыр-то не сосчитаешь!..
— Вы хотите, чтоб я поступил, как послушный благонравный мальчик, то есть съездил бы к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом
обратился бы к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас получил бы да и при свидетелях выслушал бы признание невесты,
с глупой рожей поцеловал бы у ней руку, и оба, не
смея взглянуть друг на друга, играли бы комедию, любя
с позволения старших…
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно
заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, —
обратилась она к Марфеньке, — он устал
с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
И как Вера, это изящное создание, взлелеянное под крылом бабушки, в уютном, как ласточкино гнездо, уголке, этот перл, по красоте, всего края, на которую робко
обращались взгляды лучших женихов, перед которой робели смелые мужчины, не
смея бросить на нее нескромного взгляда, рискнуть любезностью или комплиментом, — Вера, покорившая даже самовластную бабушку, Вера, на которую ветерок не дохнул, — вдруг идет тайком на свидание
с опасным, подозрительным человеком!
— Он
с особенною любовью описывает, —
заметил Версилов,
обращаясь к Татьяне Павловне; та отвернулась и не ответила.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не
заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья
с водой, земля
с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки
обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
К Привалову Надежда Васильевна относилась теперь иначе, чем в Узле; она точно избегала его, как это казалось ему иногда. О прежних откровенных разговорах не было и помину; в присутствии Привалова Надежда Васильевна
обращалась с мужем
с особенной нежностью, точно хотела этим показать первому, что он здесь лишний. Даже Лоскутов
заметил эту перемену в жене и откровенно, как всегда, высказал ей свое мнение.
— Каким вы богатырем смотрите среди нас, — откровенно
заметила Зося,
обращаясь к Привалову в середине обеда. — Мы все рядом
с вами просто жалки: мама не совсем здорова, Давид как всегда, доктор тоже какой-то желтый весь, о мне и говорить нечего… Я вчера взглянула на себя в зеркало и даже испугалась: чистая восковая кукла, которая завалялась в магазине.
Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович, провожая его глазами, как бы говорил, указывая публике: «вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!» Помню, не прошло и тут без эпизода со стороны Мити: взбешенный тоном,
с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал со своего места: «Бернар!» Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина,
обратился к подсудимому: не желает ли он чего
заметить со своей стороны, то Митя зычно крикнул...
С другой стороны, я уже давно
замечал, что почти все мои соседи, молодые и старые, запуганные сначала моей ученостию, заграничной поездкой и прочими удобствами моего воспитания, не только успели совершенно ко мне привыкнуть, но даже начали
обращаться со мной не то грубовато, не то
с кондачка, не дослушивали моих рассуждений и, говоря со мной, уже «слово-ерика» более не употребляли.
Из человека честного, щедрого и доброго, хотя взбалмошного и горячего, он превратился в гордеца и забияку, перестал знаться
с соседями, — богатых он стыдился, бедных гнушался, — и неслыханно дерзко
обращался со всеми, даже
с установленными властями: я,
мол, столбовой дворянин.
Помню только, как изредка по воскресеньям к нам приезжали из пансиона две дочери Б. Меньшая, лет шестнадцати, была поразительной красоты. Я терялся, когда она входила в комнату, не
смел никогда
обращаться к ней
с речью, а украдкой смотрел в ее прекрасные темные глаза, на ее темные кудри. Никогда никому не заикался я об этом, и первое дыхание любви прошло, не сведанное никем, ни даже ею.
Даже компаньонка считала необходимым
обращаться с ним свысока; а он едва
замечал и их самих, и их прием,
с любовью давал свои уроки, был тронут понятливостью ученицы и умел трогать ее самое до слез.
Становой — и это мне особенно врезалось в память, — повторяя тоже сладкую водку, был ею доволен и,
обращаясь ко мне
с видом знатока,
заметил...
Пока староста наливал вино в стаканы, я
заметил, что один из присутствующих, одетый не совсем по-крестьянски, был очень беспокоен, обтирал пот, краснел — ему нездоровилось; когда же староста провозгласил мой тост, он
с какой-то отчаянной отвагой вскочил и,
обращаясь ко мне, начал речь.
Все эти беседы, эти споры, эта волна кипучих молодых запросов, надежд, ожиданий и мнений, — все это нахлынуло на слепого неожиданно и бурно. Сначала он прислушивался к ним
с выражением восторженного изумления, но вскоре он не мог не
заметить, что эта живая волна катится мимо него, что ей до него нет дела. К нему не
обращались с вопросами, у него не спрашивали мнений, и скоро оказалось, что он стоит особняком, в каком-то грустном уединении, тем более грустном, чем шумнее была теперь жизнь усадьбы.
—
С первым краешком солнца я улягусь, князь, я сказал; честное слово: увидите! — вскричал Ипполит. — Но… но… неужели вы думаете, что я не в состоянии распечатать этот пакет? — прибавил он,
с каким-то вызовом обводя всех кругом глазами и как будто
обращаясь ко всем безразлично. Князь
заметил, что он весь дрожал.
— Как вы
смеете так
обращаться ко мне? — проговорила она
с невыразимым высокомерием, отвечая на замечание Настасьи Филипповны.
Продолжая посматривать на ложу, он
заметил, что все находившиеся в ней лица
обращались с Михалевичем, как
с старинным приятелем.
— Так, так, так, — сказал он, наконец, пробарабанив пальцами по столу. — То, что сделал Лихонин, прекрасно и
смело. И то, что князь и Соловьев идут ему навстречу, тоже очень хорошо. Я,
с своей стороны, готов, чем могу, содействовать вашим начинаниям. Но не лучше ли будет, если мы поведем нашу знакомую по пути, так сказать, естественных ее влечений и способностей. Скажите, дорогая моя, —
обратился он к Любке, — что вы знаете, умеете? Ну там работу какую-нибудь или что. Ну там шить, вязать, вышивать.
Долго находился я в совершенном изумлении, разглядывая такие чудеса и вспоминая, что я видел что-то подобное в детских игрушках; долго простояли мы в мельничном амбаре, где какой-то старик, дряхлый и сгорбленный, которого называли засыпкой, седой и хворый,
молол всякое хлебное ухвостье для посыпки господским лошадям; он был весь белый от мучной пыли; я начал было расспрашивать его, но,
заметя, что он часто и задыхаясь кашлял, что привело меня в жалость, я
обратился с остальными вопросами к отцу: противный Мироныч и тут беспрестанно вмешивался, хотя мне не хотелось его слушать.
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и
обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень
смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни
с губернаторами, ни
с другими министерствами не намерены.
— Прощай, мой ангел! —
обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой,
обратится к тебе (по службе ли,
с денежной ли нуждой), не
смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
— Что вы делаете? как
смеете вы так
обращаться с бедной сиротой! — вскричал я, хватая эту фурию за руку.
— Для тебя бы, Сенечка, такая-то игра и дорогонька! — сухо
замечает Марья Петровна и
обращается к Митеньке, — е ву, ля метресс… тужур бьен? [а у тебя
с любовницей… по-прежнему хорошо? (франц. — et vous, la maitresse… toujours bien?)]
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил
с телеги, прежде всего
обратился к Пашеньке
с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не
заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез
с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Ромашов кое-что сделал для Хлебникова, чтобы доставить ему маленький заработок. В роте
заметили это необычайное покровительство офицера солдату. Часто Ромашов
замечал, что в его присутствии унтер-офицеры
обращались к Хлебникову
с преувеличенной насмешливой вежливостью и говорили
с ним нарочно слащавыми голосами. Кажется, об этом знал капитан Слива. По крайней мере он иногда ворчал,
обращаясь в пространство...
— Ничего я об этом, ваше благородие, объяснить не могу… Это точно, что они перед тем, как из лодки им выпрыгнуть,
обратились к товарищу:"Свяжи мне, говорит, Трофимушка, руки!"А я еще в ту пору и говорю им:"Христос,
мол,
с вами, Аггей Федотыч, что вы над собой задумываете?"Ну, а они не послушали:"Цыц, говорит, собака!"Что ж-с, известно, их дело хозяйское: нам им перечить разве возможно!
— А, чертова перечница, опять в извоз пустилась! —
заметил один из них. — Хорошо ли она вам, господа, угождала? А то ведь мы сейчас
с нее спросим, — прибавил он,
обращаясь к седокам.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять
обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе
с этими глупыми мальчишками, которых окружала любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан был смотреть, как они играют этими игрушками, не
смея дотронуться ни до одной из них.
Скромные ли, учтивые манеры Володи, который
обращался с ним так же, как
с офицером, и не помыкал им, как мальчишкой, или приятная наружность пленили Влангу, как называли его солдаты, склоняя почему-то в женском роде его фамилию, только он не спускал своих добрых больших глупых глаз
с лица нового офицера, предугадывал и предупреждал все его желания и всё время находился в каком-то любовном экстазе, который, разумеется,
заметили и подняли на смех офицеры.
Но тут г-н фон Рихтер
заметил Панталеоне, что ему, как старшему секунданту, следует, по правилам дуэли, прежде чем провозгласить роковое: «Раз, два! три!»,
обратиться к противникам
с последним советом и предложением: помириться; что хотя это предложение не имеет никогда никаких последствий и вообще не что иное, как пустая формальность, однако исполнением этой формальности г-н Чиппатола отклоняет от себя некоторую долю ответственности; что, правда, подобная аллокуция [Речь, обращение (лат. allocutio).] составляет прямую обязанность так называемого «беспристрастного свидетеля» (unparteiischer Zeuge) — но так как у них такового не имеется — то он, г-н фон Рихтер, охотно уступает эту привилегию своему почтенному собрату.
Воображаю, как, несмотря на то, что папа предложил ему мировой окончить тяжбу, Петр Васильевич был мрачен и сердит за то, что пожертвовал своей карьерой матери, а папа подобного ничего не сделал, как ничто не удивляло его и как папа, будто не
замечая этой мрачности, был игрив, весел и
обращался с ним, как
с удивительным шутником, чем иногда обижался Петр Васильевич и чему иногда против своего желания не мог не поддаваться.
— Нет, нет, нет, подождите, — остановила Варвара Петровна, очевидно приготовляясь много и
с упоением говорить. Петр Степанович, лишь только
заметил это, весь
обратился во внимание.
— Нет,
заметьте,
заметьте, — подхватил Липутин, как бы и не слыхав Степана Трофимовича, — каково же должно быть волнение и беспокойство, когда
с таким вопросом
обращаются с такой высоты к такому человеку, как я, да еще снисходят до того, что сами просят секрета. Это что же-с? Уж не получили ли известий каких-нибудь о Николае Всеволодовиче неожиданных?
Липутин тотчас же согласился, но
заметил, что покривить душой и похвалить мужичков все-таки было тогда необходимо для направления; что даже дамы высшего общества заливались слезами, читая «Антона Горемыку», а некоторые из них так даже из Парижа написали в Россию своим управляющим, чтоб от сей поры
обращаться с крестьянами как можно гуманнее.
Варвара Петровна безмолвно смотрела на нее широко открытыми глазами и слушала
с удивлением. В это мгновение неслышно отворилась в углу боковая дверь, и появилась Дарья Павловна. Она приостановилась и огляделась кругом; ее поразило наше смятение. Должно быть, она не сейчас различила и Марью Тимофеевну, о которой никто ее не предуведомил. Степан Трофимович первый
заметил ее, сделал быстрое движение, покраснел и громко для чего-то возгласил: «Дарья Павловна!», так что все глаза разом
обратились на вошедшую.
— Извольте молчать и не
смейте обращаться ко мне фамильярно
с вашими пакостными сравнениями. Я вас в первый раз вижу и знать вашего родства не хочу.